Жители деревни Махово. Фото 1977–79 гг.
Жители деревни Махово. Фото 1977–79 гг.
К нам пришла Семёновна, звать в гости на Маховское гулянье. В то время мы уже одну зиму жили в Рождественском, а несколько жилых домов в Махове ещё оставалось.
Иванов день у нас начинался 7 июля вечером, а заканчивался 8 вечером. Родители отказались: у отца постоянная работа, а маме одной ни то, ни сё. Семёновна ревёт — праздник и снова одна:
— Вить, хоть ты приходи, выпьем чарку–другую, да и молодёжь будет — погуляешь.
И всем семейным советом решили отправить меня к Семёновне, чтобы ей не было скучно. В то время мы с Редозубовым Виталием готовили зерноток КЗС–40 к приёмке и переработке зерновых. Так что отлучиться дня на два проблем не будет, если что-то, мы друг друга всегда прикроем. Все, еду в гости к Семёновне! Был 1982 год. Тихий тёплый вечер, уже прошла гроза, и я в гостях у Семёновны. На столе чего только нет, всяких закусок и гостинцев она для меня наготовила. Ждала, значит, очень.
Выпили, закусили, вспомнили, как мы её с братом Сашкой в детстве донимали (Сашка уже успел жениться и жил в Кирове), посмеялись над этим. Посидели. Семёновна говорит:
— Вить, иди хоть погуляй, молодёжи наехало. А я схожу навещу крёстниньку.
Народу приехало действительно много. Кто расселился по округе и даже дальше. Я сначала сходил в свой дом — он рядом. Затем пошёл к Геннадию Степановичу — меня туда уже приглашали. Его дети — мои друзья. Их у него пятеро. Гостей целый дом. Среди гостей был интересный молодой парень. Мы познакомились. Это был Володя Егошин (впоследствии гармонист первой золотой десятки России). Поговорили — он приехал из Советского района из деревни Шаваржаки, в 24 километрах от нас, племянник Геннадия Степановича. Он уже отслужил на флоте и отучился в Кирове на агронома три года, а я в Германии даже успел поработать два года агрономом. Короче, коллеги. Он мне и говорит:
— Вроде и весело, да вот бы мне гармошку?
Я вспомнил, что в деревне есть одна гармошка, но к ее хозяину, Сашке, просто так подходить-то страшно. Он уже успел отсидеть три раза в тюрьме и неизвестно, что ему придёт в пьяную голову. Но у нас отцы были друзьями, работали на одном тракторе–колёснике, да и у нас плохого ничего не было. Решили, что идти мне. Пришёл, постукался — никто не отвечает. Толкнул дверь — открыто, зашёл.
Сашка уже изрядно выпил и спал. Разбудил, говорю:
— Саш, деревне нужна твоя гармошка.
Он мне:
— Ты ведь видишь какой я гармонист, да и гармошка что-то пищит.
Я ему:
— Ты мне только гармошки дай, сам-то отдыхай, а гармонист у нас уже есть.
Сашка:
— Ну так что, тогда бери, может, хоть разыграется.
Принёс гармонь. Володя поколдовал с ней с полчаса, и гармошка у него в руках просто запела. Посидели за столом у Степаныча, спели под гармошку несколько песен и всей компанией направились на другую сторону Маховской деревни. У Димитрия Александровича под окошком собралось человек двадцать, да нас еще человек десять подошло. Устроили пляску под гармонь с частушками. Веселье лилось рекой. Когда уже все наплясались, пошли по деревне всей толпой. С песнями, плясками, частушками проходили по деревне до самого рассвета. Вот сколько частушек Володя знает, даже и не сосчитать, он их сочиняет сам. На утре расстались, отдали мне гармошку, и я пошёл её возвращать Сашке. Прихожу — Сашка уже сидит за столом.
— Саш, — говорю, — спасибо тебе за веселье ото всей деревни.
Тот:
— Да ладно, проехали. Слушай, а ты на меня не обидишься, если я тебя о чём-то попрошу.
Я:
— Да ты чего, за такое доброе дело проси о чём хочешь.
— Ну вот, — говорит, — если я тебя выручил, то выручай и ты меня, сижу и не могу опохмелиться — поддержи.
Куда деваться, пришлось поддержать. Сашка слазил в подполье, вытащил две бутылки водки, поставил на стол закуски. Дело пошло. Выпили по рюмке — хорошо. Потом по другой, друг у меня доволен — не один. За разговором и не заметили, как эти бутылки закончились. Сашка слазил ещё за одной. Попели песен под гармошку, потянулись на руках. Я его перетянул на правой руке, он меня на левой. Уже вошли во вкус, решили побороться. В результате нашей борьбы пострадал диван — спинка боковая отломилась и ножек у стула стало три. Устали, решили, что ничья. Потом на нас почему-то нашёл хохот. Смеялись, смеялись, Сашка и говорит:
— Ну, Алексеич, ты меня удивил, я так ещё никогда не опохмелялся. Ты иди, а то Семёновна тебя, наверно, потеряла. Да и у меня в подполье ещё почти целый ящик, если мы его выпьем, то и деревню всю разворотим.
Попрощались тепло и без обид. Пришёл к Семёновне. Она приготовила мне постель, и я, хлебнув квасу, улегся спать. Проспал почти до обеда. Семёновна меня опохмелила, покормила и говорит:
— Вот вы, лешаки окаянные, всю ночь веселились, а я всю ночь проревела, ведь и уменя было это веселье. Были у меня два брата–гармониста, твои дяди, и оба погибли на фронте. Ты пригласи его в гости. Пусть он для меня сыграет, а я его угощу.
Я сбегал до Степаныча, а Володя приезжал на лошади и уже вместе с родителями уехал. Больше я его не видел никогда, но веселье, которое он нам подарил, я запомнил на всю свою жизнь. На другой год всем оставшимся в Махове дали квартиры, Семёновна купила в Рождественском дом. Больше в Махове гулянья не было.
Маховские женщины приехали получать посыпку на Танаковской мельнице.
Стоит на телеге Геннадий Степанович Коновалов.
Фото 1960–70 гг.